— Нет. А что?
— Мне одна старушка рассказывала. Давно это было, лет пятьсот. Возвратился из похода на турок какой-то пан Чапский. Заходит в дом тихонько, а его жена с любовником. Понимаешь, какое дело? Ну, тут он повернулся, сел на коня и айда. Выскакал на эту скалу, разогнался, раз — и в реку! Так вместе с конем и убился.
— Ну и чудак! — вспылила Дуська. — Он бы сначала ей, шалаве, все глаза выцарапал. Смотри-ка, мужик воюет, а она, гадюка, чем занимается…
— А что это сегодня Вихрова не видно? — спросила Маринка, садясь на траву.
— Ушаков еще вчера послал его в какую-то деревню по делу. Они вместе с Ильвачевым поехали, — с некоторым беспокойством ответила Сашенька, присаживаясь подле нее. — Смотри, Митя идет, — показала она.
— А ну, граждане, как у вас и что тут у вас? — спросил Митька, подходя к ним.
— У нас хорошо, — в тон ему сказала Маринка. — А у вас, видать, совсем весело?
— А как же нам не быть веселыми! Хм… Братишка письмо прислал. Пишет, что получил посылку и скоро в школу пойдет.
— А когда ты ему посылку посылал? — удивилась Маринка.
— Да я и не посылал никогда. Чего мне посылать? Это уж товарищу Ушакову спасибо. И. смотрите, какой человек! Мне тогда Ильвачев говорил, что письмо, мол, передал комиссару. Как наших ребят отправляли на Кавказ за бурками, он с ними мешок муки послал, консервов, сахару. Вот каков он человек: и не обещал, а сделал.
— С нашим комиссаром не пропадешь, — заметила Сашенька.
— Ну вот, — сказал Митька. — А теперь есть неприятное сообщение.
— Что такое? — насторожилась Дуська.
— Кто знал Ваську-трубачонка из второй бригады?
— Ну, я знала, — сказала Маринка.
— Убили его вчера.
— Ой, мамыньки, жалость-то какая! Ведь совсем еще мальчишка был! — вскрикнула Дуська. — Лет двенадцать… Как же его убили-то?
— В разведке… Лошадь его, Пуля, говорят, второй день не ест ничего, — стал рассказывать Митька. — У них между собой большая дружба была. Раз ехал с водопоя и пустил ее во весь карьер. Как подхватила! А тут из подворотни собака. Она как шарахнется! Васька упал. Лежит, глаза закрыл, а сам думает, что теперь будет Пуля делать. Верно, шибко ушибся, но ничего, виду не показывает. Вдруг слышит, копыта застучали. Это, значит, кобыла вернулась. Подбегает и давай его носом толкать, а сама ржет, ржет, да так жалобно! Ну, Васька не выдержал и заплакал.
— А чего он заплакал-то? — удивилась Дуська.
— Как чего? Жаль стало кобылу, что она над ним так убивается.
— Значит, верно, что лошадям знакомы чувства радости, благодарности и любви, — тихо заметила Сашенька.
— А как же! — подхватил Митька. — Когда Харламова было убили, так конь никого чужого не допускал до него.
Они помолчали.
— И когда этой войне конец?! — с сердцем проговорила Дуська. — Сколько народу побили!
— Теперь недолго ждать, — сказал Митька. — Да и в газете пишут, что скоро конец войне. — Он достал из кармана сложенную вчетверо газету. — Только уж шибко непонятно пишут некоторые наши товарищи. Как будто и русским языком, а не по-русски. Гляди, Саша, сколько я этих слов подчеркнул. Вот, к примеру, «эрудиция», — прочел он. — Что это такое?
— Ерундиция — значит ерунда, — быстро брякнула Дуська.
Митька с усмешкой посмотрел на нее.
— Ошибаетесь, Авдотья Семеновна. Это слово совершенно другое обозначает. Как твое мнение, Саша?
— Эрудиция — значит ученость, опыт. Например, говорят так: человек большой эрудиции — следовательно, человек большой учености, опыта, — пояснила Сашенька.
— Так. Понятно, — сказал Митька.
Он вынул из кармана записную книжку и что-то записал.
— Вот еще! — сказал он, убирая книжечку в карман. — Эмансипация. А это что такое?
— Эмансипация?.. Постой, постой! — наморщив лоб, Сашенька задумалась. — Нет, сама не знаю, — просто сказала она.
— Ну вот, даже ты не знаешь, а все-таки образованная, — с досадой сказал Митька. — Как же такие статейки, читать нашему брату?.. Неужели все это нельзя по-русски сказать? А? Саша?
— Конечно, можно. Русский язык самый богатый.
— Так зачем же пишут так? Ведь мы же русские люди! Или вот еще я человека одного слушал, на станции выступал. Ну, ничего не поймешь! Сыплет такими словечками…
— Может, он сам не понимал, что говорил? — сказала Маринка.
— И что за моду взяли! — вспылила Дуська. — Наберутся всяких слов — и вот, мол, какие мы ученые. Вот и наш Кузьмич, глядя на них, под старость умом рехнулся. Тоже стал не по-нашему выражаться. Даве прихожу до него мази взять, а он спит. Я давай его будить, а он как заорет! Постой, как-то он по-чудному. Нуте-ка… Да… «Не будируйте меня». Я аж покачнулась! Ну, сказал бы попросту: «Не буди». Я б повернулась и пошла. А то «не будируйте»…
— Товарищи, глядите… — сказала Маринка, поднимаясь и показывая на ту сторону пруда.
Там было видно, как купавшиеся красноармейцы выбегали на берег, быстро одевались и бежали в село. Оттуда доносились дрожащие звуки сигнальной трубы.
— Сбор, — сказал Митька. — А ну, бежим, девушки!..
Обогнув пруд и поднявшись по косогору, они, запыхавшись, вбежали в село. Тут уже все находилось в движении. По улице сплошной колонной шла конница. Постукивая колесами, проезжали тачанки, орудия, санитарные линейки и обозные фуры. Крупной рысью ехали сотни две всадников в лохматых бурках с развевающимися за спиной башлыками.
— Так это же котовцы! — сказал Митька, разгоревшимися глазами глядя на проезжавших. — Глядите, вон сам Котовский едет. Я его знаю.
— Где? Который?
— А вон в красной фуражке. Видите? На рыжем коне, — показывал Митька.
Посреди улицы ехал плечистый всадник с крупным, бритым, красивым лицом. Позади Котовского боец в кубанке вез на пике значок. Несколько поодаль ехали трубачи на белых лошадях, а позади них в облаке пыли тянулась колонна.
— Саша, гляди, кто едет, — сказала Маринка.
— Где? — «живо спросила Сашенька.
Но, проследив взгляд Маринки, она сама увидела Вих-рова, который, выехав из переулка на той стороне улицы и приветливо махая им рукой, пропускал проходившую мимо колонну. Дождавшись интервала между эскадронами, он пришпорил лошадь и подскакал к ним.
— Что за часть, товарищ Лопатин? — спросил оя, поздоровавшись и показывая на проезжавших мимо всадников.
— Бригада Котовского, — сказал Митька с радостным вживлением. — Ну как съездили, товарищ командир? — спросил он, подступая поближе к Вихрову и берясь рукой за стремя.
— Ничего.
— А я письмо от братишки получил, — весело блестя карими глазами, доверчиво заявил Митька. — Комиссар Ушаков ему гостинцев послал.
— Ну? — искренне обрадовался Вихров. — Вот это хорошо… А знаешь, я был почему-то уверен, что Ушаков так и сделает.
Он спешился, дал Митьке подержать свою лошадь и подошел к Сашеньке.
— Наконец-то ты приехал, Алеша, — заговорила она. — Чего я только не передумала за эти два дня! Ведь, говорят, банды кругом. Я так боялась за тебя… А Ильвачев где?
— Поехал доложить комиссару.
— Ну, как ваши успехи?
— Хорошо… Только уж больно народ забитый. Сначала все чего-то боялись. Видно, здорово их тут притесняли… В общем, мы с Ильвачевым переизбрали местную власть, а то у них войтом [34] мельник сидел. Ну, а взгляды у него, знаешь, какие. Да и приспешников у него там было немало.
— С такими людьми нам еще долго придется бороться, — помолчав, заметила Сашенька. — Так они не сдадутся.
— Главное, они там весь народ мутят, стращают, — сказал Вихров. — Но ничего, мы крепко бедноту сорганизовали. Объяснили им всю нашу политику…
Неожиданно Вихров болезненно охнул.
— Ты что? — встревожилась Сашенька.
— Да нет, ничего, — сказал он, кусая губы.
— Как ничего? Тебе больно?
— Немножко царапнуло.
— Покажи, покажи!.. Что же ты молчал? Ах, какой ты, Алеша! Скромность не всегда уместна… Как же это случилось?
— Да так. Отъехали версты две от деревни, и вдруг залп с опушки! У Ильвачева фуражку сбило, а меня в руку. Да ты не волнуйся, кость не задета, — сказал Вихров, уловив выражение беспокойства на лице Сашеньки. — Я перевязал… А Ильвачев какой! По нему стреляют, а он вернулся. «Как же, — говорит, — я без фуражки в полк приеду? Неудобно». — Вихров усмехнулся. — И только стал слезать с лошади, а у него очки выпали. Всю дорогу ворчал…
— Ах, Алешенька, как же ты так? — заговорила Сашенька, участливо глядя на него.
Громкий звук трубы, раздавшийся неподалеку, заставил их оглянуться, и они увидели Дерну, ехавшего на своей огромной вороной лошади.
— Вихров, здорово, братко! — сказал Дерпа, останавливаясь и нагибаясь с седла. — Ты где пропадал?
— По делу ездил.
— А-а… То-то тебя на совещании не было… Ты ничего не знаешь?
